"Необходимо работать не над травмой отвержения, а над пониманием того, что её не было".
Никто не собирается оспаривать полученную боль или запрещать чувства. Эмоции важнейший факт внутренней реальности. Но то, что принято называть травмой отвержением, очень часто оказывается невозможной неспособностью другого (родителя) создавать психоэмоциональную связь. Другой, сам мёртв внутри, у него отвергнуты чувства, у него внутри пустота. Из этой пустоты он может делиться только пустотой, другой продукт он не производит.
Сейчас вернёмся к "травмированному", он убеждён, что его отвергли, бросили не дали ему положенное и желаемое в нужный момент. Это схоже на то, как хотеть сильно пить, прийти к пустому колодцу и захотеть там набрать воды, а там её нет. Можно злиться на колодец, можно злиться на себя, за то, что выбрал не тот колодец, можно чувствовать себя отвергнутым, брошенным с жаждой, испытывать боль. Можно чувствовать всё это одновременно от обнаружения высохшего колодца. Но факт реальности заключается в том, что воды в колодце не было за десять лет до того, как ты к нему подошел и не будет уже никогда.
Что происходит когда человек всё же не хочет признать тот факт, что он не был отвергнут, что его никто не бросал, а то, что в колодце не было воды? Он остаётся с надеждой, что вода там должна была быть и быть может, а колодец пожадничал. Он хранит свою боль и чувство отвержения, как неопровержимый факт того, что его мечта реальна, что такое может случиться, нужно или потерпеть, или поискать получше. Эта идея становится сверхценной, она заполняет всю психику, и даже на уровне нейронных связей человек это подкрепляет, постоянно думаю об этом, возвращаясь в травму, изучая травму, обсуждая травму, веруя в травму. Это подкрепляется бесконечной болью от того, что в реальности он этого не может найти, нигде, ни у кого. На короткие периоды идеализации это возможно, но когда идеализация рассеиваться, появляется еще и ощущение предательства и брошенности.
При всём этом, не стоит забывать, что эта травма получена в детстве, ребёнком, и взрослый человек начинает бесконечно искать, чем утолить этот детский голод недополученной родительской любви в полном слиянии и безусловном принятии. Он даже может найти того, кто может это дать, такого же ищущего тоже самое ребёнка, но вскоре у них начинаются взаимные претензии и требования «стань таким как надо мне». Что заканчивается ещё одной такой «травмой отвержения». И человек опять подтверждает её существование и опять начинает свой вечный поиск.
Про боль я писала, в посте «Влюблённые в боль», его можно найти на моей личной странице. Если ты у человека пытаешь забрать боль – «травму отвержения», ты фактически хочешь забрать у него мечту о том, что то, из-за чего он так долго страдал и о чём мечтал нереальное. Это значит, ему нужно признать, что он сам себя сводил с ума все эти года несбыточной фантазией. Поэтому боль люди не отдают. Не хотят обменять это на получение удовольствия, но по-другому, не по детски, не так, как они придумали себе, а так, как это возможно в реальной жизни. Вскоре их уже ничего не радует, весь мир становится сплошной болью. Или же вечным поводом злости на него.
Так человек становится вечным мучеником, «жертвой», покалеченным существом с травмой, и с такой же пустотой внутри, как та, которая была у его родителей. Проблема усугубляется тем, что эта самая «травма» требует получение «принятия» у людей очень похожих на «покалечивших», потому что детская мечта требует воплощения «тютелька в тютельку». Человек выбирает «пустые колодцы». Как говорят клиенты, у них даже не возникает даже сексуального влечения в «полным колодцам». Да и редко найдётся более менее здоровый человек, который будет терпеть эти бесконечные страдания, претензии быть рядом, давать доказательства что не отвергнет и не бросит. Эту пустоту невозможно наполнить, она из прошлого, она мечта ребёнка, который запомнил то, чего он хотел и сейчас бессознательно принуждает уже взрослую личность, в которой он живёт, добыть это принятие ценой своей жизни, реализации и построение взрослых отношений.
Помимо этого есть бесконечная претензия к своим родителям, злость, которая будет распространяться на всех «не таких как надо людей». Люди становятся мучителями, нападающими, не дающими то, что надо. Пока жива претензия к родителям, они будут мерещится в каждом, с кем человек попытается создать отношения. Можно уйти и в другую крайность, уверовать, что это я не такой как надо, и до бесконечности ходить по психологам в надежде, что кто-то сделает тебя таким, как надо, чтобы воплотить детскую мечту, получить то, чего не дали.
«Не такой, как надо», ты или другой, это зов травмы. Это вера ребенка, что есть «такой как надо человек», или «я могу стать таким как надо». Это не развитие индивидуальности, это не реализация личности.
Не дорого ли обходится личности вера в «травму отверженности»? Может быть, именно она и есть та цепь, за которую человек прикован к столбу своей боли? Может быть, именно из-за неё человек и вырастил внутреннего Инквизитора, основная цель которого, сверяясь со своим списком кричать: «Ты не такой как надо», «другие не такие как надо», «мир не такой как надо»? Поэтому и изгнать Инквизитора можно только при одном условии, отказе от детской мечты безусловного принятия? Я называю это ТБС – точка безусловного счастья. Которая растёт корнями из ТБУ – точки безусловного ужаса, из «травмы отвержения».
Автор Ольга Демчук