Употребляя слово "забота", каждый вкладывает туда собственный смысл и зачастую он диаметрально противоположный.
Я помню, как маму тошнило, и я приносила чистые тазики со словами: "Мамочка, только не умирай". Из точки сегодняшнего опыта, я понимаю, как что-то глубоко у меня внутри точно знало, что с её уходом моя жизнь станет адом. Это была не любовь, а страх зверя, который понимал, что, не то, чтобы не выживет, а не знает, как жить без неё. Обрыв, а за ним тёмное ничто.
В этой точке страха человечная любовь невозможна, и человек, жизненно зависимый от другого, не сможет перебороть свои звериные инстинкты, отчаянно борющиеся за лучшую жизнь.
Может ли ребёнок заботиться, если образ родителя не сформирован как образ другого? Родитель способ, средство, стены, твердь, еда, кров. Часть мира моего, моё вымя, полное молока, которое я остановлюсь терзать, только, когда увижу угрозу для себя. Мои невоплощенные желания, моя боль, моё счастье, мои претензии, моё вечное терпение того, что опять не "по-моему" и такое же вечное ожидание, что "по-моему" когда-нибудь будет. Он всё что угодно, но только не отдельная личность. Да и как она может появиться, если нет у меня мира внешнего, нет у меня мира внутреннего, есть только единый и неделимый внешневнутренний мир, мой мир, мир для меня, мир имени меня.
Может ли клиент заботиться о психоаналитике?
Не играть роль, не притворяться, сдерживая злость и искусственно улыбаясь, не пытаться неуклюже подстроиться, каждый раз не угадывая и ощущая себя неуместным и непомерно жертвующим, не следить за выражением лица с единственной целью - считать отношение к себе, не поддакивать, не противостоять, не додумывать смысл, слыша только себя, для себя и про себя?
Клиент не может заботиться о психоаналитике. Потому что в тот момент, когда он научиться это делать, аналитик будет ему уже не нужен.
Я помню, как маму тошнило, и я приносила чистые тазики со словами: "Мамочка, только не умирай". Из точки сегодняшнего опыта, я понимаю, как что-то глубоко у меня внутри точно знало, что с её уходом моя жизнь станет адом. Это была не любовь, а страх зверя, который понимал, что, не то, чтобы не выживет, а не знает, как жить без неё. Обрыв, а за ним тёмное ничто.
В этой точке страха человечная любовь невозможна, и человек, жизненно зависимый от другого, не сможет перебороть свои звериные инстинкты, отчаянно борющиеся за лучшую жизнь.
Может ли ребёнок заботиться, если образ родителя не сформирован как образ другого? Родитель способ, средство, стены, твердь, еда, кров. Часть мира моего, моё вымя, полное молока, которое я остановлюсь терзать, только, когда увижу угрозу для себя. Мои невоплощенные желания, моя боль, моё счастье, мои претензии, моё вечное терпение того, что опять не "по-моему" и такое же вечное ожидание, что "по-моему" когда-нибудь будет. Он всё что угодно, но только не отдельная личность. Да и как она может появиться, если нет у меня мира внешнего, нет у меня мира внутреннего, есть только единый и неделимый внешневнутренний мир, мой мир, мир для меня, мир имени меня.
Может ли клиент заботиться о психоаналитике?
Не играть роль, не притворяться, сдерживая злость и искусственно улыбаясь, не пытаться неуклюже подстроиться, каждый раз не угадывая и ощущая себя неуместным и непомерно жертвующим, не следить за выражением лица с единственной целью - считать отношение к себе, не поддакивать, не противостоять, не додумывать смысл, слыша только себя, для себя и про себя?
Клиент не может заботиться о психоаналитике. Потому что в тот момент, когда он научиться это делать, аналитик будет ему уже не нужен.